ГЛАВА
8. ШЕСТОЙ КЛАСС, 1951-1952
Дедушка с бабушкой ждали меня у отеля, когда я вылез из автобуса «Макфарлейн»
вечером в субботу, первого сентября 1951 года.
– Мне опять можно к вам? – обрадовался я.
– Трудно сказать, – ответил дедушка.
– Твой отец в отъезде, и тебя было некому забрать.
Дома у них меня ждал Фредди. Мы обнялись
на пороге, потом нас деликатно впихнули в гостиную и оставили
одних. Я обнял Фредди и несколько раз поцеловал в щеку.
– Макм, кончай, пока нас не засекли.
– А мне по фиг.
Фредди хихикнул и начал допытываться,
сколько раз меня трахали.
– С чего ты взял, что меня трахали?
– А то я те' не зна'шь. Выкладывай.
– Вообще-то было немного.
– А, до фигищи?
Но я принялся расписывать тамошний
шик, по сравнению с лагерем YMCA, и каким я стал атлетом:
– Я могу отжаться 30 раз.
– Врешь. Покажь.
Я упал на коврик и начал отжиматься;
Фредди считал, угорая со смеху. На счете 15 смешки исчезли.
На счете 20 тон Фредди стал серьезным, на 25 - благоговейным.
Счет 29 и 30 я прошел на одной силе воли, потому что руки
у меня уже были как ватные. Наконец я рухнул на пол, истекая
потом.
– Не фига се'! Макм, я могу только
раз 15. Покажи мускулы.
Я перевернулся и сел. Рукав не хотел
закатываться, пришлось снять рубашку. Я напружинил бицепсы,
Фредди сдавил их:
– Не фига се'! Макм, ты заделался
суперменом!
Не сходя с места Фредди решил превзойти
меня или хотя бы сравняться по каждому упражнению. Он упал
на пол и, с громкими стонами и сменой цвета лица с черного
на багрово-черный, осилил 17 отжимов. Я сел рядышком и мы
начали седы; Фредди остановился на 28, а я дошел до 50. Потом
мы обшарили дом в поисках перекладины и нашли карниз с душевой
занавеской в ванной на третьем этаже. Карниз был крепкий;
беда в том, он оказался нам по макушку, когда мы встали на
бортик ванны. Тогда Фредди поджал ноги и подтянулся три раза.
Я, хоть и устал после отжиманий, выдюжил 13. Потом мы поднимали
ноги, я - 24 раза, Фредди семь, потом стали отжиматься по
новой.
– Все, Макм, две недели, и я те' переплю'шь
по всем видам.
Нас позвали обедать. Бабушка приготовила
курицу по рецепту тети Марты. Нам даже дали кочанчиков collard
greens* и кукурузных хлебцев. Фредди рассказал дедушке с
бабушкой про тридцать отжиманий. Я продемонстрировал свои
новые бицепсы и похвастался прочими физическими достижениями;
дедушка с бабушкой выказали должную степень восхищения.
В нашей спальне на третьем этаже Фредди
вытянул из меня все подробности о лагере, прежде всего –
сексуальные истории. Я попытался преуменьшить свою дружбу
с Джорджи. Верный своему обещанию, я не рассказал, что трахал
Джорджи в последний день.
Фредди почувствовал, что я недоговариваю.
– И больше вы ниче' с Джорджи не делали?
– Больше ничего.
– Макм, ты врешь.
Меня приперли к стенке. После Фредди
Джорджи был моим ближайшим другом. Я не мог обмануть его
доверие. Я достал никель*.
– Выбирай.
– Ну, Макм, ясно же, что вы с ним
че'-то еще делали.
– Головы или хвосты*?
– Черт. Хвосты.
Я подкинул монетку. Она упала на пол
и отскочила под кровать. Я бросился на пол первым и засек
ее. Фредди притиснулся рядом. Я накрыл монетку ладонью и
вытащил на свет.
«Головы». Мне повезло.
– Эх. – Фредди покачал головой. –
И все равно…
– Так нечестно!
– Окей. Тогда скажи, ско'ко всего
диков пихнулось тебе в задницу за лето?
Однако словесное общение на этом прервалось,
потому что Фредди перевозбудился, и я устроил ему чаемую
разрядку, и был одарен любовью, по которой так истосковался.
К утру мы успели слетать в оргастический рай по четыре раза.
И нам пришлось натянуть одеяло на
шею, когда утром бабушка пришла нас будить. К счастью, мы
не достали пижамы из комода, а то бы она увидела, что мы
их не надевали.
Во вторник дедушка усадил меня за
стол, чтобы поговорить про моего отца.
– Я вижу, что вас с Фредди не разлить
водой, и я на твоей стороне, не сомневайся, но пойми, что
ты облегчишь жизнь себе и нам, если сделаешь вид, что твой
отец победил. Не спорь с ним больше, стань послушным. Ты
ничего не выиграешь, если дашь волю гневу. Вспомни, что случилось
в январе. А ведь всего этого можно было избежать.
Я повозмущался, но внутри понимал,
что дедушка прав. Мои вспышки выходили мне боком, и я в конце
концов пообещал, что буду сдерживаться. Хотя и не понимал,
как сдержать наполнявшую меня ненависть к этому мерзавцу,
сволочи, гниде. Как бы так наловчиться, чтобы выбираться
из конфликтов, пока не увяз; потому что избегать их совсем
вряд ли получится. Тут было над чем подумать.
Во вторник вечером меня вернули в
родительский дом. Мать обняла меня. Я удивился, но тоже обнял
ее. Я не помнил, когда она в последний раз меня обнимала.
Отец сидел в гостиной с газетой.
Мать попросила рассказать «все-все»
о жизни в «Макфарлейне».
– Я научился играть в бейсбол.
– Ух ты. Здорово. А еще?
Я поддался ее воодушевлению, и мы
проговорили минут двадцать, беспрецедентный случай в нашей
с ней жизни. Я продемонстрировал свои новые бицепсы и окрепший
живот. Она потрогала все три места и выразила одобрение.
– Ну ладно, иди умойся перед обедом.
Постой. Малкольм, я люблю тебя.
Я практически напрыгнул на нее и обнял
крепо-крепко, как своего Фредди.
– Я тоже люблю тебя. – У меня в глазах
стояли слезы.
Я побежал наверх, счастливый и ошеломленный.
Снежная королева вдруг стала любящей матерью. Что это, влияние
бабушки с дедушкой? Может, до нее дошло, какие несправедливости
я сносил от отца все эти годы… Лучше поздно, чем никогда!
А что, может, она даже согласится устраивать нам с Фредди
свидания?
Наше оживленное общение продолжилось
за обедом, омраченное, впрочем, отцом, который всем свои
видом показывал, что не радуется нашему счастью.
Единственной его репликой за весь
обед было: «Чтобы завтра же взялся за газон, сын. Он уже
месяц как нестриженный.»
Завтра начинались занятия. Стричь
газон после первого дня в школе – не слишком приятная перспектива.
Я понурился и прикусил губу.
– Заодно поупражняешься, – сказала
мать. – Поддержишь в форме новые мускулы.
Я кивнул и заставил себя доесть тарелку.
Из моего класса выбыло двое учеников
и пришло трое новых. Ронни Стивенс, в котором я подозревал
своего собрата, не вернулся. Новые мальчики были так себе.
Один был коротышка, но зато с уже ломающимся голосом. Он
был знаком с Гленном Харрисоном и весь день держался при
нем.
Пол Симпсон за лето подтянулся, постройнел,
но сохранил привычку говорить гадости. Большинство же вообще
никак не изменилось. Я с нетерпением ждал урока физкультуры,
чтобы продемонстрировать спортивные достижения.
Физкультурник, мистер О'Доннел, устроил
нам пробежку по территории школы, на добрых полмили*, чтобы
«подрастрясти летний жирок»; большинство наших отстали или
повалились в траву, а я гордо не отставал до самого конца.
В строю к школьному корпусу вернулись Томми Аткинс, я и еще
двое, но они здорово запыхались.
– Малкольм, ты что, все лето тренировался?
– Да, сэр, – отвечал я, поглядывая
на Томми Аткинса и приближающегося Мартина О'Мэлли.
Началась разминка: упражнения на растяжение,
потом мы доставали до носков, потом перешли к отжиманиям.
После 18 я остался один. Я дошел до 30, хотя с трудом.
– Черт, Малкольм, – прошептал Томми
Аткинс, – где это ты так намастрячился?
– Лагерь «Макфарлейн».
– Шикарное местечко, – подал реплику
Пэт О'Рейли. – Твой старик сорит деньгами?
– Не, просто ему втемяшилось засунуть
меня куда-нибудь на все лето.
– Вот бы моему это втемяшилось.
Пэт, Томми, Мартин и прочие спортсмены
были поражены моими успехами. Но тут мистер О'Доннел достал
футбольные мячи*, и я понял, что сейчас мой новый статус
рухнет.
Мои броски не долетали и уходили с
линии. Поймал я только два мяча из дюжины. А во время короткой
тренировочной игры, где меня поставили в защиту, я сделал
два успешных блока, но дальше мальчики из команды противников
научились обходить меня обманным маневром. Сила не всегда
идет рука об руку с ловкостью.
Никто ничего мне не сказал, просто
меня снова перестали замечать. И, увы, никто не затеял игру
в баскетбольные карточки. Наверно, был не сезон.
После школы Фредди появился за конюшенным
сараем, когда я заводил газонокосилку. Матери не было – она
уехала, высадив меня перед домом, и должна была вернуться
нескоро. Кухарка возилась на кухне; она могла бы увидеть
меня из середины комнаты, но сейчас, по идее, стояла у раковины.
Я показал Фредди, чтобы он открыл
дверцу над бывшим загоном для свиней, и впустил меня через
главную дверь.
Некоторое время я вглядывался в окна
дома. Я не увидел кухарки, значит, она меня тоже не увидит.
Фредди открыл дверь, я прошмыгнул внутрь и закрыл дверь за
собой.
Я объявил Фредди, что мне велено постричь
газон.
– Ну, значит, нам надо поспешить,
– сказал он.
– И кто тут после этого помешан на
сексе? – Фредди подталкивал меня, пока мы взбирались по лестнице.
Он решил попробовать потрахать меня
сбоку, как Джорджи, но после нескольких коротких тычков сказал:
– Не, так неудобно. Давай по-нашему.
Я лег на живот, Фредди замолотил,
как встарь, а когда достиг кульминации, перекатился вместе
со мной набок, чтобы отчиркать меня.
– Я пошел работать. Лучше не злить
отца, а то придумает чего-нибудь еще. Приходи в субботу,
часиков в 11.
Мне хотелось рассказать про перемены
в моей матери, но я и так уже 20 минут отлынивал от стрижки.
В субботу можно было не торопиться.
Фредди пожелал начать с упражнений.
– На фига? Только зря вымотаемся.
– Зато посмотришь, как я те' догоня'шь.
Фредди действительно подтянулся по
всем четырем упражнениям, хотя до меня ему еще было далеко.
Я решил заниматься каждый день, чтобы не дать себя обогнать.
Любовь только выиграла от покрывшего
нас пота. Фредди скользил по мне вверх-вниз всем телом, пока
трахал.
Я рассказал Фредди, что моя мать подобрела
ко мне.
– Она дашь нам встречаться, пока твой
отец не ви'шь?
– Я не спрашивал. Спросить?
– А то. Отка'шь, так отка'шь, хуже
не бу'шь.
И я спросил, в воскресенье утром,
когда она готовила завтрак после церкви.
Она села за кухонный стол.
– Зная вас, я не сомневаюсь, что вы
все равно встречаетесь, но я ничего не хочу об этом знать.
Я могу сказать только одно: дорогой, смотри, чтобы никто
не видел вас вместе, особенно Дженет. – Так звали нашу кухарку.
– И больше меня не спрашивай.
Я обнял ее и сказал:
– Спасибо, мам.
Она тоже меня обняла. Кажется, я впервые
назвал ее мамой.
За пару часов после завтрака я сгреб
всю срезанную траву и побросал ее в загон для свиней. В час
тридцать появился Фредди, но отец чинил заднее крыльцо, Фредди
его сам увидел и ушел восвояси.
Стараясь поменьше попадаться отцу
на глаза, безропотно принимая все его повеления, без напоминаний
успевая выносить мусор и возвращать пустые баки, я добился
постепенного уменьшения нагрузки. В дни, когда дома была
мать, а мои домашние поручения были выполнены, мы с Фредди
ходили на ручей, как в былые дни. В дни, когда матери не
было, мы с Фредди шли в конюшенный сарай. Я не забывал почаще
показываться Дженет, чтобы она не настучала, что я был в
отлучке. Мать же никогда не спрашивала, где я был.
В школе дела шли не так хорошо. Пол
Симпсон взял моду обзывать меня малолеткой-провокатором.
Томми Аткинс и Мартин О'Мэлли говорили ему, чтоб заткнулся,
чем вызывали во мне надежды – увы, напрасные. Я по-прежнему
оказывался за одной партой то с Гленном Харрисоном, то с
новеньким – хрипловатым недомерком, которого звали Фрэнсис
Хавьер Майерс, – то еще с кем из горемык социального дна.
Фрэнсис вообще-то учился чуть выше
среднего уровня и выделялся хитрой вытянутой мордочкой с
плутоватыми глазками и страстью хаять людей за глаза. Монахинь
он ненавидел и изобретал для них клички. Нашу классную, сестру
Мэри Бернис, пожилую монахиню, которая знала материал, но
не умела объяснять, он прозвал "сестра Мэри Так-Сказать", потому что она все время так говорила. Директриса у него стала "сестра Вертишейка", за то что она вечно пыталась поправить покрывало резким движением головы. Пола
Симпсона он называл "Симпсония-Фонтания". Больше всего мне понравилось, какое прозвище он придумал Виктору Сибелли – "Виктор Долгий Звон". Интересно, что он тоже обратил внимание.
На первом же уроке плавания, в понедельник,
я приметил у Фрэнсиса изрядный бугор в тесных плавках. Фрэнсис
был на несколько дюймов ниже меня и на голову ниже долговязого,
недоразвитого и фаллически ущербного Гленна, но при все при
у него уже вовсю шел пубертат, и даже икры его коренастых
ног поросли редким темным волосом. Руки-ноги у него были
коротенькие, но мускулистые. Странно, что он не проявлял
себя на физкультуре.
После нашего третьего понедельничного
урока плавания сестра Бернис не пришла проверить, как мы
переодеваемся, и я прошелся голым по проходу, медленно натягивая
майку. Почти у всех дверцы были нараспашку. Томми Аткинс
снимал плавки перед шкафчиком Пэта О'Райли. Я знал, что ему
уже исполнилось двенадцать, но никакого возмужания во фронтальной
области не наблюдалось. Все его тело было как праздничный
стол – хотелось попробовать каждого блюда. Томми Аткинс как
будто не замечал, что я пожираю его глазами, а потом вдруг
повернул голову и улыбнулся мне. Я покраснел и отвел глаза,
ругая себя за легкомыслие. Когда я снова взглянул в его сторону,
он уже возвращался в свою кабинку. Интересно, а ему было
интересно?..
Тут мне пришлось обернуться, потому
что меня окликнул Фрэнсис.
– Подыскиваешь дружка? – Он ухмылялся
ухмылкой соблазнителя. На нем была майка, и больше ничего.
Кок на маленьком теле казался просто огромным. У основания
все утопало в сплошных зарослях. Фрэнсис заметил мой взгляд
и, когда я подошел ближе, спросил вполголоса: «Впечатляет?»,
после чего пошел за мной в мою кабинку и предложил: «Хочешь
потрогать?»
– Фрэнсис, вали отсюда, – сказал я
нетвердо. Он шагнул ближе.
– Не тушуйся, потрогай.
И я потрогал. Он был толстый, прямо
как у Гарри с Майклом, а через несколько секунд сравнялся
с ними и по длине. Фрэнсис закрыл дверцу и запер на задвижку.
– Пососи мне, – прошептал он.
Я начал было движение, чтобы встать
перед ним на колени, но передумал.
– Не успеем.
– Хоть немножко. – Он нажал мне на
плечи.
Я опустился на колени, Фрэнсис приподнял
свой кок одной рукой и притянул мою голову другой. Я открыл
рот и проглотил его до горла. Он как раз уместился. Я начал
сосать, проводя языком вдоль всего ствола. Фрэнсис подталкивал
мою голову к себе – от себя, и я мотался от головки до лобковых
волос.
Фрэнсис начал шмыгать носом. Он схватил
мою голову за оба уха и стал трахать меня в рот грубо и быстро.
Два раза он сказал «мамочки».
Я провел руками по округлостям его
мягкого места, и сразу ощутил результат – дополнительное
увеличение и отвердение. А вскоре после этого Фрэнсис кончил:
приподнялся на носках и расстрелял в несколько залпов свой
мальчишеский заряд глубоко у меня во рту. Сладенький; напомнил
мне Фрэнки Стиллинга.
– Спасибо, Малкольм, – выдохнул Фрэнсис.
– А то я уже три месяца ни с кем. Ты не волнуйся, я никому
не скажу. Но мы потом еще повторим, да?
Не желая прерывать смакование, я молча
кивнул.
Фрэнсис вытянул свою игрушку.
– Дай полотенце, а то как я пойду.
Я отдал ему свое полотенце, он открыл
дверцу и вышел, как ни в чем не бывало. Я присел на скамейку,
гоняя во рту Фрэнсисов приход и мечтая о добавке.
Мое полотенце перелетело ко мне назад
через стенку кабинки. Тут я призадумался, что будет, если
кто-то заметил, как Фрэнсис выходил от меня, и обо всем догадался.
Ну, скажем, если заметили Томми Аткинс или Виктор Сибелли,
то оно даже к лучшему; может, это их подтолкнет. А если охальник
Пол? Нет, в бассейне больше не будем, слишком опасно. Я снова
заперся на задвижку и отчиркался.
Во время ленча Фрэнсис ничем не показывал,
что у нас с ним новые отношения. Я сел рядом с ним на стене
со своей едой. Он предложил мне половину своего банана. Я
поделился с ним одним из своих больших печений. На самом
деле мне хотелось кое-чего другого.
Во вторник на большой перемене я повел
Фрэнсиса в чиркательное место за школой. Там оказалось занято.
Чьи-то подростковые голоса предупредили нас, чтобы мы не
совались за кусты.
Я повел Фрэнсиса за гору, к гроту.
Но тамошняя живая изгородь оказалась коротко подстрижена.
Мы ни о чем не сговаривались. Он,
наверно, рассчитывал на еще один отсос. Я бы предпочел трах,
хотя и побаивался, исходя из вчерашнего опыта, что все кончится,
не начавшись – для меня.
– Идем в туалет, – предложил Фрэнсис.
– Я знаю, как устроиться в кабинке. Только надо по-тихому.
Мы сбежали с холма, промчались по
лестнице, пересекли двор, ворвались в корпус и шмыгнули в
подвал, в туалет для старших мальчиков, который стал официально
нашим, так как мы теперь были шестиклассниками.
Оттуда как раз выходили двое семиклассников.
Внутри оказалось пусто. Фрэнсис впихнул меня в кабинку и
запер дверь.
– Ты как, отсосешь, или тебя трахнуть?
– прошептал он, расстегивая штаны. – Если хочешь трахнуться,
у меня есть крем.
Этого я не ожидал. Разные слова просились
у меня с языка, но осмысленной связной речи из них не сложилось.
Фрэнсис сделал выбор сам и начал расстегивать
мой пояс. Я стоял и смотрел. Опустив на мне штаны до бедер,
он вытащил из кармана круглую коробочку, снял крышку и намазал
себе полупрозрачной субстанцией головку и ствол кока. Судя
по запаху, это был не вазелин.
– Скорее, садись на него, и я задеру
тебе ноги, чтобы было не видно, что здесь двое.
Он развернул меня лицом к дверце,
сел на унитаз и потянул меня к себе, а сам съехал немного
вперед и ткнулся коком мне в попу.
– Садись на него.
Я начал садиться. Головка скользнула
между моих ягодиц. Большим пальцем Фрэнсис нащупал мою дырочку,
совсем как Гарри и Майкл, и привлек меня к себе. Вхождение
было быстрым и полным. Мой ректум приветствовал Фрэнсиса
радушным объятием. Простата засветилась от счастья. Мне казалось,
что Фрэнсис занял чуть не полпути до моих легких.
Он сдвинулся назад на сиденьи вместе
со мною, прижал мне колени к груди и обнял меня вместе с
ногами.
– Тебе удобно? – прошептал он.
– Угу.
Некоторое время он двигал тазом, вытаскиваясь
из меня ровно настолько, чтобы головка кока прохаживалась
по моему сладкому месту.
– А можно я приду к тебе в гости?
– спросил он.
– Угу.
Вошли какие-то ребята. Двоих я узнал
по голосам как наших одноклассников. Они обсуждали Пола Симпсона,
как он злословил на счет толстой девочки из школы напротив.
Со своим языком Пол наживет не одного врага.
Ребята вышли. Фрэнсис, который все
это время не переставал шуровать во мне, прибавил темп и
зашмыгал носом. Между прочим, Фрэнсис уже продержался много
дольше вчерашнего. Я так и плавал на его коке. При каждом
движении он подтягивал мои ноги, наклоняя меня назад и вперед,
и его пенис раскачивал мой ректум, заставляя всю промежность
гореть от удовольствия.
Но вот его ноги вытянулись, снова
согнулись, и он уткнулся лицом мне в спину. Мой кок был готов
взорваться.
Фрэнсис еще раз шмыгнул носом, его
руки сжали меня еще крепче, у него вырвался стон, что вроде "ммммуйййя", и он задергался у меня внутри.
С трудом ворочая языком, он спросил:
– Почиркать тебе?
– Да, скорее. – Я опустил колени,
положив ноги поверх его ног. Он быстро отмастурбировал меня,
сопровождая процесс короткими качками. Я кончил за считанные
секунды.
Если бы кто вошел в это время, наши
ноги и штаны под самой дверцей точно бы нас выдали; нам повезло.
Я снова задрал ноги, и мы посидели
тихонько несколько минут, а потом кок Фрэнсиса смягчился
и выпал из меня. Фрэнсис дал мне кусок туалетной бумаги,
и оторвал себе еще. Я повихлял попой, стараясь представить
себе, как во мне бултыхается юная сперма.
Мы уже натягивали штаны, когда прозвучал
звонок. Я знал, что сейчас прибегут мальчики, которые откладывали
до последней минуты, и перебежал в соседнюю кабинку. Тотчас
же туалет заполнил топот полудюжины пар ног.
Я пригласил Фрэнсиса на прогулку во
время ленча.
– Что, ты уже снова хочешь?
– Да нет, просто поговорим. – Я жаждал
узнать, делал ли он это раньше. В понедельник он обмолвился,
что страдает один уже три месяца. Сегодня он сказал, и доказал
на деле, что знает, как устроиться в туалете. Я сгорал от
любопытства.
– Три месяца назад. У нас был малый
вроде тебя в четвертом классе. Мы занимались этим в подсобке.
Уборщик работал по вечерам, днем он не заглядывал.
– Что значит "вроде
меня"?
– Брось, Малкольм. Будто сам не знаешь.
Я как увидел, что ты любуешься этим вашим Томми, я, это…
Я никак не мог понять, почему одни
ребята видели меня насквозь, а другие – нет. Даже Фредди
не мог мне толком объяснить, в чем тут дело.
– А ты того мальчика трахал?
– А то.
– Стой, если у вас была кладовка,
зачем вы заморачивались с туалетом?
– Это мы с другим малым. Я встретил
его в кино. Он и с мужчинами это делал. Мне пришлось заплатить
50 центов. Мужчины ему давали доллар.
– А где это было?
Он назвал кинотеатр в рабочем районе,
далеко от нас. Сам Фрэнсис жил ближе к нашей школе, в куда
более фешенебельном квартале.
– А как тебя занесло в такую даль?
– Один мой знакомый ходил туда, за
мальчиками.
– Взрослый?
– Ага. Приятель моего дяди; он раньше
водил нас, ребят, в парк и все такое. Только он уехал, какие-то
проблемы у него начались. Не знаю, может из-за мальчиков.
Я не видел его с июня. А жалко, ты бы ему понравился.
– Так в этой киношке пасутся мальчики,
которые делают секс? – Мне интереснее было побольше узнать
про мальчиков, а не про больших старых волосатых мужчин.
– Да, то есть пасутся-то они на бульваре.
Выбираешь его, даешь ему денег на билет, он заходит, ты ждешь,
потом заходишь сам и идешь на балкон. Он тебя находит, и
вы идете в туалет. Во время сеанса туда мало кто ходит, так
что все просто.
Я был тверд, как доска.
– И часто ты туда ездишь?
– Больше не езжу, без Барта. Я так
рад, что встретил тебя.
– А один ты туда не можешь?
– Мне запрещено домауходить далеко
от дома без разрешения. Я должен говорить, куда иду. Но к
тебе меня отпустят.
Я сразу понял, что у меня с этим будут
сложности, разве что в воскресенье. В обычные дни мне было
жалко упускать свидания с Фредди. Благодаря моей матери,
с этим наладилось. По воскресеньям же отец торчал дома, и
только вечером иногда выбирался пообедать где-нибудь с моей
матерью. Мать обещала предупредить меня, когда у них будет
намечен выезд. Интересно, догадывалась ли она, чем мы с Фредди
занимались.
В этот день мы с Фредди после полного
цикла упражнений снова использовали покрывавший нас пот.
Фредди понял, что мне сегодня ввинтили. Я был поражен.
– Глупый, у те' в дырке че'-то скользкое.
Вот попадешься, и отец те' вон с той крыши сбросишь.
Я рассказал Фредди о Фрэнсисе и о
мальчишках, которые якобы паслись в кино и на бульваре.
– И те' охота самому пойти туда, чтоб
те' там оттрахали.
– Не знаю. Там, наверно, все больше
взрослые. Не, не хочу, пока у меня есть ты.
Фредди улыбнулся мне:
– То-то.
И оттрахал меня еще раз, и всю дорогу
медленно мастурбировал.
Вечером я рассказал матери про Фрэнсиса,
и попросил для него разрешения приходить в гости по воскресеньям.
Она обещала спросить отца. Ответ я получил только в пятницу,
после школы, когда мать приехала за мной и еще четырьмя ребятами
из развозного пула. Я помчался ловить Фрэнсиса в школьном
автобусе, чтобы сообщить радостную весть. Его мать обещала
забросить Фрэнсиса к нам после церкви, если я получу разрешение.
Отец дал свое согласие, с условием:
нам запрещалось выходить за пределы участка.
В субботу дом остался на матери. Как только отец уехал в
свой клуб, я помчался за конюшенный сарай, схватил Фредди,
который уже лез внутрь через дверцу над загоном для свиней,
и вытащил его обратно.
Мы три часа провели на ручье – делали
упражнения, исследовали кусты, искали мелкую живность, гонялись
за насекомыми, которые бегали по воде, и обсуждали постройку
нового дома на дереве. О сексе никто не упомянул.
Когда отец приехал домой, я выгребал
листья из-под живой изгороди перед домом – по собственной
инициативе, без поручения. Отец понаблюдал, стоя у машины,
и прошел в дом, ни слова не сказав.
Это было частью моего нового плана.
Я решил опережать события, чтобы предотвратить поручения
в неподходящий момент.
Мать Фрэнсиса привезла его в воскресенье
в десять тридцать, мы еще завтракали. Моя мать пригласила
ее зайти и угостила обоих липкими булочками с соком. Мы с
Фрэнсисом пошли в мою комнату, оставив матерей беседовать
в гостиной.
– У меня сегодня работа на участке.
Поможешь?
Он нехотя согласился.
Мы убрали листья из-под изгороди вокруг
дома.
Когда мы закончили, я попросил у матери
разрешения сходить в кондитерскую неподалеку, на полпути
к школе. Я обещал, что мы вернемся через полчаса. Нам разрешили.
Мы пробежали по участку за домом,
спрыгнули со ступенек и помчались вниз по улице – до того
места, которое не просматривалось из венецианского окна гостиной.
Там мы сменили направление и прокрались к высоким кустам
на границе с соседним участком. Прячась за ними, мы перебежали
за конюшенный сарай, в загон для свиней, и влезли внутрь
через дверцу.
Я гордо продемонстрировал переделанную
задвижку и гвозди, Фрэнсис одобрил. Я провел его наверх и
вытащил спальный мешок и рулон туалетной бумаги.
– Давай разденемся и сделаем все как
следует, – заявил он.
Мы забрались в тепло спального мешка.
Я заставил Фрэнсиса трахать меня спереди. После нескольких
тычков он вытащил и сказал: «Лучше ляг на живот».
Он потыкался неспеша в свое удовольствие,
потом перекатил нас на бок и потрахал так еще несколько минут.
Наконец он перекатился на спину, положив меня поверх себя,
обнял своими короткими руками за живот и стал бить в меня
энергично, с отрывом от пола и уханьем. Под идеальным углом.
Его кок растягивал и тер все места, какие я желал. Мастурбация
оказалась не нужна, я кончил так. Фрэнсис простонал «ууууууу»
и «ааааааааа» и выстрелил. Я еще пульсировал, когда у него
началось.
Когда наши содрогания затихли, я сел
и повернулся к нему боком, оставаясь отростком его паха:
его кок пока что меня не отпускал. Глаза Фрэнсиса были закрыты.
Я погладил его мощную грудь и живот.
– Теперь я не скоро смогу, – сказал
он.
Это было грустно, но я уже знал, что
когда шарики у пацанов вырастают, короткой передышки, как
нам с Фредди, уже не хватает. По нашим с Фредди прикидкам
через год-другой нас ждало то же самое.
Я потерся о Фрэнсиса попой. Его кок
почти не чувствовался. Размяк.
– Почиркать тебе? – предложил Фрэнсис.
Я был по-прежнему твердехонек.
Он приподнялся на локтях, оперся на
один бок и приступил к работе. Я покачивался навстречу его
руке, с задней мыслью расшевелить вялого гостя внутри, и
не без успеха: он стал чувствоваться при движении тазом.
– Давай-давай, может, я смогу еще
раз.
Я старался. Он тоже старался, я стал
раздуваться. И кончил. Фрэнсис почувствовал содрогание и
отпустил меня, снова упав на спальный мешок, но не выпав
из меня коком.
– Не останавливайся, – прошептал он,
похлопывая меня по тылу рукой. Я продолжал движения вверх-вниз,
напрягая ягодицы и шевеля бедрами.
– Все, ложись обратно на меня, перекатимся
на живот.
Я лег. Он сделал несколько махов,
перекатил нас, чтобы оказаться сверху, и тут же заработал,
споро и резко; он хватался за мои руки, потом за плечи, потом
снова за бедра; он испустил несколько стонов, один громче
другого, потом у него вырвалось «ммммм», и он выпустил второй
заряд в мой ректум. После чего обмяк на мне, переводя дыхание.
– Ну ты даешь, Малкольм. Мне уже год
не удавалось кончить два раза подряд. Ты просто супер. Вау.
Я бы еще так полежал, но наши полчаса
как пить дать истекли. Мы наскоро почистились, спрятали спальный
мешок и поспешили обратно к цементным ступенькам на дальнем
конце участка. Потом прошли до дома нормальным шагом, вошли
на кухню со двора и выпили по стакану воды, чтобы замаскировать
тот факт, что на самом деле не ели ничего кондитерского.
Остаток 1951 года прошел совсем неплохо.
Мы с Фредди продолжали тренироваться, причем напридумывали
собственных упражнений, типа хождение на цыпочках и отжимание
со спины. Фредди нагнал и обогнал меня по седам* и махам
ногой, но я сумел сохранить некоторое лидерство по отжиманиям
и подтягиваниям.
Мой одиннадцатый день рождения пришелся
на пятницу.
Мать предполагала устроить небольшой
прием в пятницу вечером для дедушки с бабушкой и, может быть,
других родственников, а на субботу чтобы я пригласил всех
одноклассников. После первой вспышки энтузиазма я передумал
и заявил, что не хочу. Мысль о дне рождения без Фредди показалась
мне кощунством.
Мать предложила компромисс. Они с
дедушкой и бабушкой свозят нас с Фредди куда-нибудь в середине
дня, пока отец в клубе, а потом я устрою прием для одноклассников.
Я размышлял об этом варианте целый день. Это был случай заполучить
в гости Томми Аткинса, Мартина О'Мэлли и Виктора Сибелли.
На нашем большом участке и на просторном первом этаже можно
было устроить шумное веселье. Но потом я понял, что мне будет
невыносимо праздновать со всей компанией, но без Фредди.
Фредди был центром моей жизни. В ней могли иметь место всякие
вставные номера, но гвоздем программы, звездой арены моего
существования был Фредди Джексон.
Мать спросила, что мне подарить. Я
знал, что мне подарить, но не думал, что это реально.
– Я хочу провести выходные с Фредди.
– Дорогой, ты же знаешь, это невозможно.
Весь вечер я ломал голову, изобретая
предлог для освобождения на уик-энд. И меня осенило. Было
девять вечера, поздновато, но терпимо. Я прокрался на кухню
с записной книжкой и позвонил в Делавер. Телефонистку насторожило,
что ребенок заказал междугородный звонок, но она все-таки
соединила меня. Трубку взяла женщина.
– Джорджи дома? – спросил я.
– Да где ж ему еще быть в девять вечера!
А кто это?
– Скажите ему, что это Малкольм из
лагеря.
– Что, из его отряда?
– Да.
– Он мне о тебе все уши прожужжал.
Одну минуту. – А потом, через считанные секунды, послышался
запыхавшийся голос Джорджи:
– Малкольм? Черт, надо же, Малкольм!
Это ты?
– Привет, Джорджи!
Мы немного поворковали, а потом он
сказал:
– Я тебе звонил два раза. В первый
раз кто-то взял трубку и сказал, что тебя нет. Во второй
раз он мне сказал, что тебе не разрешено отвечать на звонки,
и самому звонить тоже. Это был твой отец?
– Наверно.
Джорджи хотел, чтобы я приехал к нему
на праздники.
– Да, я как раз по этому поводу и
звоню. – Я изложил свой план: сделать вид, что уехал из города,
а самому погостить у Фредди.
– Ты ему не говорил? – Он, конечно,
спрашивал, не проболтался ли я Фредди про то, что ввинтил
Джорджи.
– Нет. Не говорил. Ну, слушай. – Я
хотел, чтобы он упросил мать отвечать любому позвонившему,
что я нахожусь у них в гостях, но сейчас мы куда-нибудь ушли,
и я не могу подойти к телефону.
– Ну, не знаю. Я спрошу. Она вообще-то
знает, что у тебя черный друг, и что твой отец того этого.
Она считает, что он подонок. А можешь мне перезвонить через
пятнадцать минут?
Я сказал, что постараюсь, а если не
выйдет, позвоню рано утром.
– У меня завтра школа, и мне выходить
в четверть седьмого, так что звони до этого времени.
Я сидел на кухне, глядя на часы и
прислушиваясь, не идет ли отец. Через пятнадцать минут, ничего
не услышав, я перезвонил.
На этот раз телефонистка просто записала
наш номер и набрала номер Джорджи. Он взял трубку.
– Мать согласна. Скажи, когда.
– С моего дня рождения, девятого ноября,
и до конца недели.
– Ладно. А сможешь потом как-нибудь
приехать на самом деле?
– Я спрошу. А ты можешь приехать сюда?
– Я уже спрашивал. Мать должна поговорить
с отцом. А когда тебе можно звонить, чтобы ты брал трубку?
– Главное, не звони после шести по
будням и по выходным. Я напишу письмо, когда тебе можно будет
приехать. И ты ответь письмом.
Уладив дела на этом фронте, осталось
уговорить мою мать.
Ее эта затея привела в ужас.
– Дорогой, если он дознается, будет
катастрофа.
– Откуда, я буду у Фредди, я не буду
ходить туда, где нас могут увидеть белые. Ты мне сделаешь
лучший подарок в жизни. Ну, пожалуйста.
Когда она в итоге согласилась, я принял
это как доказательство ее решимости загладить прошлые обиды.
Она, может, и не верила, что я понимаю, чем она рискует,
но я все понимал: мать шла на сознательное неповиновение,
и за это отец мог ее бросить.
К идее же пригласить Джорджи к нам
она отнеслась очень положительно, и предложила выходные Дня
Благодарения – через две недели после моего дня рождения.
Я решил не тратить времени на обмен письмами и позвонил Джорджи
по телефону. Опять оказалось, что надо спрашивать его отца.
Джорджи перезвонил через полчаса. Я предупредил мать, что
жду звонка, и мы вместе караулили телефон на кухне. Она ответила
на звонок и передала трубку мне. Джорджи сказал, что позвонит
на неделе, 19-го числа и сообщит, когда его встречать.
На следующий день Фредди сказал:
– Мы не загадывали на тот никель,
что я не мо'шь спросить самого Джорджи.
– Загадывали. По правилам запрещается
базарить про что-то, а не с кем-то.
– Это ты так придумал.
– А ты согласился. Я же согласился
с твоей поправкой: что победителю разрешается говорить еще
одну минуту.
– Черт, Макм, ты прям как этот, адвокат.
Поскольку считалось, что на день рождения
я еду в Делавер, мать устроила семейное празднование в четверг
вечером. Когда я днем сказал Фрэнсису, что я сегодня отмечаю,
он понял так, что мой день рождения сегодня, и поздравил
именинника, заправив в него свой подростковый кок в подвале
школы, в бойлерной. Он научился проникать в нее недели за
две до того.
Фредди заправил в меня свой в конюшенном
сарае после школы, а вечером мать заправила меня горшочком
тунца и куском торта, в компании бабушки с дедушкой, а также
тети из деревни с ее дочерьми и священника-иезуита, друга
моего дедушки, который принес мне книгу «Детский философский
справочник».
Девятого мать после школы высадила
меня и сумку с вещами для ночевки на улице за поселком Фредди.
Перед тем, как выйти, я обнял ее и сказал, что люблю ее очень-очень
и понимаю, что она тоже любит меня очень-очень.
Тетя Марта знала о моем визите – дедушка
позвонил ей в дом ее нанимателей.
Мы с Фредди провели сказочные выходные.
После ночи вновь и вновь затевавшегося секса мы весь субботний
день оттягивались на ручье, обустраивая новый домик на дереве
при помощи пилы, которую Дуглас одолжил для нас у дяди, и
большого рыбного ножа, предоставленного Брендой.
Ночью, смертельно уставшие после практически
бессонной ночи накануне, мы заснули и дрыхли без задних ног
после одного-единственного любодеяния*.
В воскресенье утром тетю Марту, Фредди,
трех его сестер и меня отвезли в церковь на пикапе кого-то
из родичей, которого тетя Марта специально мобилизовала,
чтобы не возить меня в городском автобусе.
В церкви было здорово, не хуже, чем
в прошлый раз. При входе сам пастор поздравил меня с возвращением.
Музыка вновь оказалась воспламеняющая, захватывающая, уносящая.
Я как мог подпевал по сборнику гимнов, вполголоса, чтобы
не привлекать лишнего внимания – я и так был единственный
белый на всю церковь.
Вернувшись, мы отпраздновали коллективный
день рождения сразу шести взрослых и детей, у кого дни рождения
были за одну-две недели до моего.
Остаток светлого времени мы с Фредди
провели, пытаясь довести до ума новый домик на дереве, и
все равно осталось куча недоделок. Помимо прочего, мешал
холод, сковывавший пальцы, да и веревки, сделанные из лоз
и тоже далеко не такие гибкие, как по весне. Спальный мешок
и одно из одеял остались в конюшенном сарае, так что эту
часть общения мы отложили до лучших времен… то есть до завтра.
В пять тетя Марта вскипятила на печке
кастрюлю воды, чтобы мы с Фредди унесли ее за занавесочку,
смешали с холодной водой и хорошенько помылись. Мы полили
друг другу на голову и стали оттираться. Я вымыл Фредди с
головы до пят. Он помыл мне спину и уши.
Дедушка встретил меня за поселком
в пять тридцать. По легенде я приехал поездом, который прибывал
в шесть.
Родителей дома не оказалось, из автомобилей
отсутствовал только отцовский. Я испугался, что они поехали
меня встречать на станцию. Мы прождали на крыльце перед запертой
дверью томительных полчаса.
Наконец они приехали. Я следил, высматривая
признаки грозы, как отец выходит из машины, как бросает взгляд
в нашу сторону, подходит к двери, отпирает ее ключом и входит.
Я подбежал к матери, держа свой чемоданчик
в руке. Она улыбалась. Я понял, что все хорошо. Мы вошли
в дом, держась за руки.
Интерес Фрэнсиса к моей попе стал
слабеть. Когда мы начали, в конце сентября, в бассейне, он
был готов хоть каждый день; удавалось нам, правда, далеко
не каждый. Потом он стал приходить ко мне в гости: два воскресенья
подряд приходил, одно пропустил, затем пришел еще раз и все.
В школе он теперь удовлетворялся парой
сеансов в неделю. Фрэнсис был со мной по-прежнему приветлив,
но от лихорадочной страсти первых диких дней не осталось
и следа. Что ж, значит, моя задница была способна радикально
умиротворить человека. Мне это льстило.
Однако Гленн Харрисон проговорился
про другую возможную причину. Я уже знал, что Фрэнсис, подобно
доброй половине шестиклассников, встречается с девочкой из
женской школы. Но Гленн в разговоре с Фрэнсисом что-то ляпнул
про капли на платье. Потом он сказал, что пошутил, но, судя
по хмурому взгляду Фрэнсиса, шутка не удалась.
Когда после моего дня рождения Фрэнсис
отдал мне в качестве подарка порцию своей спермы, я спросил
его про ту девочку.
– Не, она девственница.
Я уже знал, что значит это слово.
– Ага, как Дева Мария, только я знаю,
что она отсосала у Брэдли, а еще, кажется, у Виктора, а,
может, и у Пэта.
– Ладно, только не болтай. Ты не в
обиде, нет?
– Вот еще. Ты мальчик, она девочка,
все нормально. – Я пытался иронизировать над своими не совсем
обычными устремлениями.
– Хороший ты парень, Малкольм, – сказал
Фрэнсис.
Я воспринял это как комплимент. В
определенном смысле, прощальный.
Вчером в среду 22-го ноября, накануне Дня Благодарения 1951 года, мы с дедушкой
сидели на станции в ожидании поезда. Мои родители улетели
в Европу, меня было некуда девать, и отцу пришлось пристроить
меня по единственному доступному варианту.
Станция была забита народом по случаю каникул. Я написал на листе огромными буквами
слово "Джорджи" и заставил дедушку поднять объявление над головой. Мы с Джорджи точно не смогли
бы высмотреть друг друга в этом море шуб и пальто.
Я забрался на спинку скамейки у стеночки
и смотрел на поднимашийся по лестнице поток пассажиров с
прибышего поезда. Толпа начала редеть, Джорджи все не появлялся.
Наконец по лестнице поднялся проводник, а с ним, ведомый
за руку, Джорджи. Я заорал так, что все головы повернулись
в мою сторону:
– Джорджи! Джорджи!
Он выпустил руку проводника и побежал
ко мне. Проводник побежал следом с его чемоданом. Не добежав
до меня несколько футов, Джорджи вспомнил про чемодан и обернулся.
Проводник со смехом вручил ему его имущество. Мы вышли со
станции, обнимая друг друга за плечи.
Джорджи переполняли вопросы, которые
он боялся задавать в присутствии моего дедушки, поэтому он
пустился в разговоры о том, что у нас теплее, чем у них,
а поезд здесь, пожалуй, лучше, чем тот, на котором он ездил
к отцу. Я рассказал, что продолжаю упражняться, и что мы
с Фредди боремся за лидерство.
Фредди ждал нас в дедушкином доме.
– Так это ты тот Джорджи, о котором
Макм не хо'шь рассказать.
Джорджи улыбнулся мне и пожал Фредди
руку. Я отнес чемодан Джорджи в нашу комнату на третьем этаже.
Джорджи схватил мою руку и прижал
к своему паху. Он был тверд, как столбик в изголовье кровати.
Фредди засмеялся:
– Ты не лучше Макма.
– Три месяца! Ни в школе, ни по соседству,
никто не хочет.
– Ты же говорил, что уже делал с одним
мальчиком, – возразил я.
– Да, это мы так, чиркались, это не
в счет.
– Сейчас будет обед.
– Ну хоть пососи. Пожалуйста. У меня
в поезде всю дорогу стояло.
– Макм, не жмись. Ты же ви'шь, в каком
он виде, ему хватишь минуты.
Джорджи уже расстегивал штаны. Стянув
их до колен, он плюхнулся на кровать; его диком можно было
прибить классную доску.
Я залез на кровать, пристроившись
между ног, просунул руки под ягодицы, взял его в рот и сразу
понял, что долго он не протянет. Я сжал его задницу и стал
крутить головой, ожесточенно обсасывая весь ствол сразу.
Фредди присел рядом посмотреть. Я
освободил одну руку и пощупал его пах. Ага, еще один клиент.
Не прошло минуты, как Джорджи кончил.
Едва увидев, что тело Джорджи напряглось,
Фредди мигом спустил штаны; трусиков на нем не было.
Только я приступил к Фредди, бабушка
позвала нас обедать.
– Черт! Ла'но, после еды, но чтобы
сразу, ла'но?
Обед вышел как банкет. Бабушка не
знала, что любит Джорджи, и наготовила всего понемножку.
Джорджи любил все. Фредди и подавно лопал, что дают, один
я привередничал.
Мы опустошили все миски и вазы, бабушка
не могла нарадоваться.
Фредди сказал, что его кок может подождать.
Фредди вообще не любил секс на полный желудок. Джорджи, не
сомневаясь в моей предприимчивой натуре, желал услышать полный
отчет о последних похождениях.
Мы с Фредди рассказали ему о Фрэнсисе
и передали его откровения о бурной жизни кинотеатра.
– Черт, надо же, а давайте туда сходим?
– Я не знаю, где это, и я не увижу
Фрэнсиса до понедельника.
– Черт. Значит, они там платят пацанятам?
– Да, Фредди так и сказал.
Постепенно
разговор перешел с секса на наше место у ручья. Туда
можно было выбраться не раньше пятницы. Я хотел переночевать
у Фредди в субботу и сходить в его церковь в воскресенье.
–
Малкольм, фу. Ты же знаешь, я не хожу в церковь.
–
Это не такая церковь. То есть такая, но тебе понравится.
Мы
все устроились на кровати, Фредди с Джоржи сидели, поджав
ноги под себя, а я лежал на животе, грудью на коленях
у Фредди. Фредди за беседой накручивал мои пряди.
Джорджи
был не прочь отправиться в постель пораньше, и отнюдь
не потому, что клевал носом. Фредди настоял на том, чтобы
сначала сделать упражнения. Я предложил сначала раздеться
догола.
Джорджи
не отставал ни в чем:
–
Да мы эту фигню в школе каждый день делаем.
Мне
было трудно сосредоточиться в окружении обнаженных мускулов.
Я фантазировал, как Томми Аткинс и Мартин О'Мэлли подтягиваются
на перекладине в голом виде, напрягая свои красивые грудные
мышцы.
Мы
полежали на спине, переводя дух и играя стояками, потом,
потные, шмыгнули под одеяло, и я был крайне возбужден
тем, какие мы душистые и скользкие. На троих кровать
была тесновата, и Джорджи уткнулся клювиком мне между
ягодиц.
Бабушка
постучала в дверь. Я быстро оглядел спальню, не валяется
ли на виду чья-нибудь пижама. Чемодан Джорджи лежал на
полу открытый – и в нем сверху лежала пижама.
–
Минуточку, мы переодеваемся, – крикнул я и выпрыгнул
из постели.
Я
швырнул Джорджи его пижаму и выхватил наши с Фредди из
комода. «Только верх!» – скомандовал я шепотом, сам же
натянул оба предмета и открыл дверь.
–
Как же вы тут умещаетесь? Давайте, я одному из вас постелю
в соседней комнате!
–
Не, все нормально, – ответил я.
Она
поцеловала каждого в лоб.
–
Вы делали упражнения! Может, примете ванну или душ?
–
Мы утром, – ответил я.
Она
пожелала доброй ночи и оставила нас.
Не
успела она закрыть дверь, как Джорджи стянул с меня пижамные
штаны.
–
Фредди, хочешь, ты первый? – спросил он.
–
Не, начинай сам, я потом.
Джорджи
хотел, чтобы я лежал на боку, а он сидел у меня на бедре.
Фредди попробовал так один раз, но ему не понравилось.
Я
от души смазал Джорджи, и он скользнул внутрь. Фредди
смотрел, потирая себя рукой от шариков до живота и пригибая
по дороге кок то вверх, то вниз. Джорджи, все еще разгоряченный,
качал сильно и быстро. При некоторых бросках кончик его
кока даже доставал до моего сладкого места, а нога массировала
мой кок и шарики. По счастью, Джорджи снова управился
быстро, и я сберег свой оргазм для Фредди.
Джорджи
захотелось в ванную. Мне пришлось напомнить ему, чтобы
надел пижамные штаны.
Фредди
пристроился ко мне сзади, обнял меня за талию и протолкнулся
внутрь. Я обнял его за голову и поцеловал в щеку рядом
с губами.
–
Белый мальчик тоже любишь это дело, ниче' не ска'шь!
–
А я что говорил! Не одни негры любят секс.
–
Ладно, зато ниггеры чуть не все такие, а среди белых
полно всяких.
–
Как знать. Помнишь, Филип хотел уже попробовать, но гад
священник запугал его, что один раз – и в ад.
–
Ой-ой, а с нами-то что бу'шь, если мы умрешь?
Мы
оба захихикали.
Джорджи
вернулся, залез в постель с моей стороны и стал смотреть
на медленное движение одеяла, сопровождавшее нежный,
но глубокий трах, каким трахал меня Фредди.
–
Я его помыл, – сказал он вдруг. – Пососешь еще раз?
Фредди
хмыкнул.
Джорджи
сдвинулся повыше, но уперся в изголовье.
–
А ты перевернись, – предложил Фредди, – и одеяло убери.
Джорджи
ногами свез одеяло пониже и перелег. Его выпрямившийся
кок оказался около моего рта, а лицо – в считанных дюймах
от руки Фредди, которая медленно массировала мой.
Джорджи
начал трахать меня в рот, и на этот раз частить не стал.
Потом
еще он приподнял мою верхнюю ногу, чтобы видеть происходящее
в моем тылу, и его пенис стал тверже. Тогда Джорджи нарочно
совсем замедлился.
Фредди,
не меняя темпа, прибавил в дальности и ударности, к восторгу
моего ануса и замиранию простаты на каждом нырке. Я кончил
первым, что стало обычным у нас в последнее время. Сокращения
моего ануса довели до оргазма Фредди. Джорджи это пронаблюдал,
и от одного от этого сам достиг зенита.
После
оргазма Джорджи перелег обратно, лицом ко мне, подложив
ладошку под голову. Мы с Фредди остались на месте.
–
Вы что, собираетесь повторить?
–
Попозже, – сообщил Фредди.
–
Вы так и спите?
–
Угу, – ответил я.
–
Черт, – прошептал он. – Хотите, чтобы я накрыл вас обратно?
Мы
хотели.
В
какой-то момент среди ночи наше движение разбудило Джорджи.
–
Черт, вы опять? Который раз?
–
Всего лишь третий, – признался Фредди. – Ты спи, мы уже
скоро.
Строго
говоря, Фредди обманывал. Фредди лежал на мне, засунув
ладони мне под плечи, а так у нас получалось чудо как
долго.
--------------------------------------------------------------------------------
В
День Благодарения мы поиграли в сквере, а потом разъели
индейку, с помощью тети Марты с двумя дочками.
Высадив
гостей, дедушка отвез нас в зоопарк. Джорджи бывал в
огромном «Бронкс-Зу» в Нью-Йорке, так что его восторги
были несколько наигранными.
После
обеда мы устроились рядом с дедушкиным радио, наловили
станций со всего света и кучу морзянки.
Отправившись
спать, мы повторили вчерашний сценарий, только в этот
раз Джорджи проспал наши с Фредди полуночные слияния.
Утром он изумился, что мы умудрились уснуть, лежа в два
этажа: Фредди на мне, я под Фредди.
В
пятницу, взяв с собой пакеты с ленчем и деньги на газировку,
мы поехали на трамвае к ручью. Фредди сидел отдельно
от нас, чтобы никто не видел, что я еду с негром.
Джорджи
пришел в восторг от леса и ручья, а особенно от полной
уединенности и покоя.
–
Когда тепло, мы можем весь день разгуливать голые, и
никто нас не видит, – сказал я.
–
И вы трахаетесь прямо под открытым небом, и не боитесь,
что вас застукают?
–
Ну да. Мы так тыщу раз делали. Будь у нас спальный мешок,
можно было бы устроить прямо сейчас.
Нетрудно
догадаться, что было дальше. Мы пробрались в конюшенный
сарай, отнесли спальный мешок и одеяло на ручей, а потом
сношались, как кролики.
А
еще мы поработали над домиком на дереве и показали Джорджи
поселок Фредди. Наш делаверский гость сначала нервничал
и шепнул мне пару слов об увиденной бедности, но на следующий
день охотно вернулся.
В
субботу мы переночевали втроем в кровати Фредди. Вот
уже где оказалось тесно, так тесно. Мы практически трахали
друг друга, даже ничего специально не делая. Твой стояк
неизбежно попадал товарищу в ложбинку, как не вертись.
Джорджи попытался заснуть спиной к Фредди, но свалился
с кровати. Пришлось ужаться потеснее. Фредди так даже
ужался в меня. Джорджи положил правые руку и ногу поверх
нас двоих. Уж и не знаю, где был его дик, когда Фредди
покачивал в меня. Я тешил себя картиной, в которой этот
валик катался между поджарыми ягодицами Фредди.
Когда
я наутро стал распрашивать Джорджи, он сказал:
–
Куда-то он попадал. Я кончил, и мне пришлось отодвинуться,
когда стало щекотно.
По
дороге в церковь, в пикапе, я размышлял, не следует ли
это понимать как намек от Фредди, что он готов кое-что
попробовать. Ведь Фредди должен был понимать, что Джорджи
мне все расскажет.
Та
же женщина, что снабдила сборником меня, дала экземпляр
и Джорджи. Джорджи восхитился службой, хотя вряд ли его
воодушевление могло сравняться с моим. Несколько раз
он начинал прихлопывать, вечно не в такт, а подпевать
даже не пытался.
Позже,
улучив минутку наедине, Джорджи признался мне, что его
напугал накал эмоций. «Когда люди так себя заводят, они
могут начать убивать. Я читал об этом.»
Я
посмеялся, но Джорджи говорил серьезно.
Зато
ему понравился воскресный обед у тети Марты.
Мы
еще разок кутнули в спальном мешке, и Фредди пошел относить
его обратно в конюшенный сарай. Джорджи и я сидели в
недостроенном домике на дереве, болтая ногами над водой.
Джорджи был задумчив и печален.
–
А я-то завидовал Гарри с Майклом… Нет, настоящее – это
у вас!
–
В смысле? – спросил я.
–
Ну, вы все время то прислоняетесь друг к другу, то берете
за плечо, в общем, постоянно в контакте. Потом, вы так
свободно разговариваете, говорите все, что думаете, и
не ссоритесь. И сексом занимаетесь в два раза больше,
чем Гарри с Майклом, хотя Фредди, конечно, не такой,
ну, ты понимаешь.
–
И что, мы же друзья.
–
Не-а. У вас любовь. Я, к примеру, такой сильной любви
еще не видел. Вы счастливые. Вот бы мне так повезло.
–
Да, вот бы только еще отец не маячил.
–
Да фиг с ним.
Фредди
благополучно вернулся и бодро пропрыгал по камням на
наш берег. Нам было пора. Дедушка должен был ждать у
въезда в поселок.
Мы
вернулись в дом дедушки и приняли теплую ванну. Фредди
предложил Джорджи: «Разок напоследок?»
Мы
сделали по-собачьи. У Джорджи вышло много дольше обычного.
Я знал, чего ему не хватает, чего я не делал ни разу
за все время его визита, но не знал, можно ли мне засунуть
ему язык в задницу при Фредди.
–
Давайте вытремся и продолжим в постели, время еще есть.
Мы
пробежали голенькими через коридор и заперлись. Я уложил
Джорджи в позу для отсоса, а потом выпустил изо рта его
кок и спустился к шарикам и промежности. Фредди лежал
рядом, водя пальцами по моим ягодицам.
Джорджи
противился попыткам задрать ему ноги, но я засунул язык
поглубже и продолжал тащить их вверх. Наконец Джорджи
поддался, я поднял их, спустился ртом пониже, подбираясь
к анусу, и стал полизывать с забегом внутрь. Джорджи
придерживал себя за ноги руками, потом отпустил ноги
и развинул себе ягодицы. Я поднажал. Мало по малу мой
язык ушел на глубину, миновал мышечное кольцо и погрузился
в мягкую плоть внутри.
Фредди
закинул на меня ногу, прижался ко мне и стал тыкаться
мне в бок. Его губы коснулись моего уха и шепнули: «Вот
о чем ты молчал. Ты его трахнул, правда?»
Я
высвободил одну руку и прижал ее к губам Фредди.
–
Черт, – сказал Джорджи.
Я
начал трахать его языком. Его дырочка открылась много
шире, чем тогда в лагере. «Черт», – повторил Джорджи,
осторожно опустил ноги и сел.
–
От вас ведь можно не таиться, и вообще я слышал, что
сказал Фредди, так что чего уж там. Я должен попробовать.
Фредди, трахнешь меня?
Фредди
улыбнулся, бросил взгляд на меня и принял мое пожатие
плечами как знак согласия.
–
И как же ты хо'шь?
Джорджи
встал на четвереньки и зарылся головой в подушку. Фредди
выжидательно посмотрел на меня. Через секунду до меня
дошло, что он ждет отсоса для смазки.
Задние
ворота Джорджи уже были покрыты слюной.
Фредди
пододвинулся сзади, приставил головку дика к отверстию
и стал медленно вдвигаться, пока не прижался к попе Джорджи,
угольно-черный рядом с восковой белизной. Я подумал,
не пососать ли эрекцию Джорджи – твердую, как скала,
– но это было бы неудобно, и потом, это могло привести
к безвременному концу удовольствия, которое ожидало Джорджи.
Зато
я впервые увидел, как Фредди кого-то трахает.
Фредди
ухватил Джорджи за бедра и стал покачиваться взад-вперед,
грациозно, как в медленном танце. Я встал на колени за
его спиной, обнял и стал гладить по животу, глядя через
Фреддино плечо на его кок, легко проскальзывающий в Джорджи
и обратно. При каждом обратном выскальзывании мой пенис
тыкался между ягодицами Фредди. Я обнял его покрепче.
Фредди
стал таранить сильнее, толкая Джорджи головой в подушку.
Фредди залез рукой под Джорджи, к его коку. Я видел,
что Фредди его мастурбирует, судя по работе мышц руки.
Фредди
воткнулся и остался на время так, потом вытащил до кончика
и сразу впихнулся обратно. Я поцеловал его в плечо. Он
еще разок вынул-вставил.
Спина
Джорджи выгнулась, бедра напряглись. Рука Фредди расслабилась.
Фредди
медленно отодвинулся, и его лоснящийся черный питер подпрыгнул,
когда кончик освободился. Джорджи медленно перекатился
на спину, массируя одной рукой свой пах.
Сделав
пару вдохов, он заговорил:
–
Какие люди дураки, когда говорят, что это только для
фагов. Прости, Малкольм. Так вот, я не такой, но, черт,
это просто здорово. – Он посмотрел на меня и предложил:
– Хочешь, я тебе почиркаю?
–
Угу.
Я
лег слева от него. Он оперся на локоть и отмастурбировал
меня до скорой резолюции.
--------------------------------------------------------------------------------
Фредди
остался с моей бабушкой, чтобы нас не видели вместе,
а мы с дедушкой отвезли Джорджи на вокзал. Поезд прибыл
по расписанию, в семь сорок две. Дедушка сдал Джорджи
проводнику, чтобы тот высадил его на нужной станции,
хотя я был уверен, что Джорджи не нуждается в такой опеке.
Мы с Джорджи обнялись, и он ушел.
Вернувшись
домой, мы позвонили матери Джорджи, и дедушка сказал,
что ее сын уже в пути.
Фредди
ждал меня уже в постели. Я прыгнул на него сверху.
–
Ну как, будем?
Он
робко улыбнулся:
–
Не г'ри никому, но я тоже хо'шь попробовать.
Мой
дик еще никогда не поднимался с такой скоростью, как
при этих словах. Фредди хочет, чтобы я ему ввинтил! Я
сорвал одеяло. Фредди лежал голый и твердый, как статуя.
Я
попытался стянуть туфли и запутался в шнурках. Все пуговицы
на рубашке и штанах сделались вдруг непослушными.
–
Встань, как Джорджи, – распорядился я. Пока я капал слюной
себе на руку и на кок, Фредди перекатился, приподнялся
и воздел корму в воздух. Я нагнулся и облизал его сборочку,
потом потыкал ее языком.
–
Хорош играться, Макм, займись делом.
Я
пододвинулся на коленях, потом передумал и встал, на
полусогнутых, чтобы выровниться по высоте.
Я
пригнул свой питер головкой вниз и воткнул. Сфинктер
Фредди сжал ее, разослав мурашки по всему моему животу.
Я нажал и въехал; жар его ануса охватил мой ствол и затопил
меня, от головки кока до горла.
Фредди
протянул руку назад и прижал меня к себе поплотнее. Я
боялся, что из-за малой длины не достаю до его простаты,
и постарался хотя бы пощекотать ее, вытянув и снова налетев
с силой. Но тут же понял, что таким манером устрою себе
скорый оргазм.
Я
вспомнил метод Джимми из лагеря YMCA и, впихнувшись,
стал двигаться вверх-вниз и из стороны в сторону. Увы,
для меня это оказалось практически столь же возбуждающим,
как откровенный трах. Мне хотелось быть подлиннее, входить
поглубже. Я понимал, что все еще будет… года через два,
и, конечно, Фредди меня обгонит.
Фредди
сказал в подушку: «Еще, еще давай».
Я
был уже близко и протянул руку помастурбировать его.
Он оттолкнул ее своей рукой и махнул мне, чтобы я подождал.
Но я уже прошел точку невозврата. Первый импульс образовался,
как мне показалось, в моей дырочке и пробежал по промежности
в мой кок. Я резко ослабел, ноги стали как ватные. Посреди
моего оргазма Фредди разжал хватку и повалил меня.
–
Скорее.
Он
накапал слюны себе на ладонь, поспешно забрался на меня,
намочил себе кок, развел мне ягодициы пальцами одной
руки и нацелил кок другой. Фредди протолкнулся глубоко
в меня, потрахал несколько раз и схватил меня за плечи
сзади, кончив в могучих содроганиях оргазма.
–
Эх, поздно я придумал, Джорджи уже уехал.
–
Что ты придумал?
–
Спереди и сзади одновременно.
Я
улыбнулся. Фредди освободился от некоторых своих запретов.
--------------------------------------------------------------------------------
В
понедельник утром мы с Фредди отправились по школам на
общественном траснпорте. После школы меня и других детей
автомобильного пула забрала моя мать. Отец был дома.
Он взял день за свой счет, чтобы поменять наконец в окнах
летние сетки на вторые застекленные рамы; обычно он это
делал в первую неделю октября.
Мне
было велено помогать: относить снятые сетки к конюшенному
сараю. Несколько сеток уже стояли на земле, прислоненные
к живой изгороди вокруг дома.
К
пяти тридцати мы закончили. Он сказал «Спасибо». По-моему,
я впервые услышал от него это слово. Неужто настают новые
времена? Может, моя мать уговорила его перестроиться
из тиранов в отцы? Я позволил себе только робкую надежду,
не расчет, нет.
Я
прошел предрождественские экзамены, получив 100 по всем
графам. Надо сказать, что такие же результаты получили
еще пятеро, а провалившихся не было вообще – видимо,
сестра Мэри Так-Сказать (как продолжал называть ее Фрэнсис)
забеспокоилась о своих показателях и выдала нам тесты,
с которым справился бы и четвероклассник. Девять из двадцати
восьми учеников получили почетные грамоты. Родителям
я об этом распространяться не стал.
Мать
объявила, что отцу придется отложить отпускные планы
из-за больших контрактов, заключенных в середине декабря.
А я-то надеялся, что родители улетят, оставив меня с
бабушкой-дедушкой. Но не все было так мрачно. Отец собирался
пропадать на работе, что оставляло шанс на встречи с
Фредди хотя бы в конюшенном сарае.
--------------------------------------------------------------------------------
В
пятницу перед Рождеством в школе был короткий день. Поддавшись
моим уговорам, мать разрешила мне вернуться пешком; я
решил, что если явлюсь в три тридцать, кухарка Дженет
ничего не заподозрит. В школе мы занимались раздачей
подарков по бумажкам из шляпы. Я достал бумажку с именем
Пола Симпсона и подарил ему кошелек, который моя мать
специально купила на неделе. Джимми Смит подарил мне
набор из ручки и цангового карандаша. Мы особо не блистали
с выбором подарков.
Фрэнсис
исчез до того, как я успел поздравить его с Рождеством
и пригласить к себе на двухнедельные каникулы. Поняв,
что народ разбегается, я слинял и в одиннадцать был уже
у Фредди. Он же вернулся только в три. Я четыре часа
провел, помогая готовить рождественское убранство из
жестянок и цветной бумаги. Когда пришел Фредди, я увел
его на наш участок. Он отправился в конюшенный сарай,
я зашел в дом бросить вещи и переодеться. Дженет спросила,
где я пропадал.
–
В школе, где же еще.
–
Я видела, как ваши повалили по домам в пол-двенадцатого,
когда ходила в «Acme».
–
И что с того?
Она
покачала головой и вернулась к мытью плиты.
Когда
я прошел в сторону кладовки, она спросила:
–
А теперь куда ты собрался?
–
На свежий воздух, что ты придираешься?
–
Сам знаешь.
–
Что я знаю?
–
Не шути со мной, парень.
Я
надвинул шапку на уши, вышел и огляделся в поисках какого-нибудь
способа изобразить работу. Холодало. Неподалеку в теплом
спальном мешке меня ждал Фредди.
На
участке все было прибрано и починено моими стараниями
в течение последних трех месяцев. Нечего было сгребать,
подметать или убирать. Я знал, что Дженет следит за мной,
и надо срочно что-то предпринять. Но ничего не мог придумать.
В
конце концов я вернулся в дом, спустился в подвал, открыл
дверь из подсобки, прокрался под стеной дома, прошмыгнул
сквозь живую изгородь на соседний участок и побежал,
пригибаясь, в сторону конюшенного сарая.
В
изгороди имелась проплешина, видимая из окна кухни. Если
Дженет была около раковины, она могла меня заметить.
Я двигался с крайней острожностью, следя за окном; Дженет
видно не было. Миновав открытое место, я снова побежал,
потом пролез через кусты на наш участок и прополз за
конюшенный сарай. Фредди ждал около дверцы над загончиком
для свиней.
–
Где ты был?
–
Дженет следит за мной.
Мы
поспешили на второй этаж и влезли в спальный мешок прямо
в верхней одежде. Мы обсудили планы на каникулы в виду
отмены обычного отъезда родителей и чаемой вольницы.
–
И че' ей неймешься, какое ее собачье дело?
–
Она сука-стукачка.
Фредди
подал идею:
–
Мо'шь, ты поедешь к Джорджи на недельку, как в прошлый
раз?
Я
пообещал, что позвоню ему вечером. Это был единственный
вариант добыть хоть глотка свободы. Я уже спрашивал Фрэнсиса,
могу ли я сделать вид, что гощу у него, и он сразу заявил,
что его родители не станут меня покрывать. А больше у
меня никого не было.
Оказалось,
что Джорджи гостит у отца, и пробудет там до уик-энда
после Рождества. Тем самым оставался еще лучик надежды
встретить Новый Год у Фредди.
--------------------------------------------------------------------------------
Каждый
раз, когда я проходил мимо Дженет, она желала знать,
где я был и куда направляюсь. Я отказывался отвечать,
пока отец в субботу за обедом не проинформировал меня,
что мне надлежит отвечать на все ее вопросы, и что она
докладывает непосредственно ему. Перевоспитался он, как
же!
С
приближением Рождества я мрачнел все больше. В воскресенье
отец работал в подвале, чинил половинки дополнительной
секции раздвижного обеденного стола, которую планировал
использовать на Рождество. Мне пришлось чуть не целый
день шлифовать и полировать. В понедельник был Сочельник.
Дженет следила за каждым моим движением. Она ушла только
в три часа, за считанные минуты до прибытия отца. Я не
виделся с Фредди с пятницы, и та встреча была не встреча,
а так, брифинг.
--------------------------------------------------------------------------------
В качестве главного подарка я получил велосипед.
–
И где мне прикажете на нем кататься? – спросил я.
–
Где твоя душа пожелает в пределах участка, – ухмыльнулся
отец.
Я
ушел в свою комнату и включил радио.
Приехали
бабушка с дедушкой, привезли подарки, включая проигрыватель
«RCA» на 45 оборотов в минуту и полдюжины пластинок.
Они поднялись ко мне.
–
Вы видели, что он мне подарил? – спросил я сквозь подступающие
слезы.
Дедушка
сел ко мне на кровать и обнял за плечи.
–
Мы пытались заполучить тебя к себе на несколько дней,
но ты у нас был совсем недавно, и нам было заявлено,
что тебе вредно так часто бывать у нас.
Я
обнял их обоих и сказал, что люблю их. Мы завели пластинки
– Спайка Джонса «Я на Рождество хотел бы два передних
зуба», Артура Годфри «Да что ж ты жирная такая» и прочие.
Я попросил передать матери, что у меня болит живот, и
я поем позже. Мать поднялась и уговаривала меня спуститься,
но я знал, что в моем нынешнем состоянии нахождение в
одной комнате с отцом чревато взрывом.
Моя
тетя привезла мне игру в монополию. Я поиграл в нее с
кузенами до их ухода.
Мать
принесла мне холодной индейки с гарниром и подогретого
пюре с сакоташем*. Мне удалось заставить себя съесть
только половину, но зато я умял два куска тыквенного
пирога.
Гнев
помог мне проделать все упражнения бодро и сердито.
--------------------------------------------------------------------------------
В среду вернулась Дженет, и отныне она стала проверять мое сидение дома, заглядывая
ко мне в комнату. В четверг мать взяла Дженет в тур по магазинам в центре
города, чтобы помогла с каким-то возвратом товара.
–
Дорогой, ленч в холодильнике. Мы вернемся к трем.
Было
еще только десять тридцать. У меня было четыре с половиной
часа. Не успела она выехать с участка, как я уже несся
к дому Фредди.
Греясь
у дровяной плиты, Фредди выдал идею.
–
А че' бы те' не подставить эту белую кухарку как воровку.
Типа вынь че'-ни'дь у отца и сунь ей в кошелек. Мо'шь,
он ее упечешь в тюрьму.
Согревшись,
мы направились в конюшенный сарай, в который вошли, пользуясь
моим дубликатом ключа. Наверху мы разделись донага внутри
спального мешка и положили вещи поверх него для тепла.
Фредди прижался ко мне сзади, стояком между моих ягодиц,
но не внутри меня. Мы рассказали друг другу, как встречали
Рождество, и как нам было одиноко друг без друга. Мы
мечтали о конце отцовской власти.
–
Знаешь, однажды я сукина сына убью.
–
Макм, не дури, те' посадишь, нас разлучишь.
Я
завел руку за спину и притянул к себе его тыл.
–
Трахни меня, Фредди, как знать, когда еще нам доведется…
Он
смочил себя и впихнулся. Я погладил его по голове и поцеловал
в щеку.
К
трем я был в своей комнате. Машина матери вернулась через
двадцать минут. Я дождался, когда мать поднялась к мне,
обнял и поблагодарил. Незачем Дженет было это видеть.
--------------------------------------------------------------------------------
Вечером в четверг я позвонил Джорджи. Его мать сказала, что на Новый год он
приглашен к школьным товарищам, и чтобы я позвонил в среду… В среду уже
будет поздно!
Я
перестал пользоваться главной лестницей, чтобы не ходить
через гостиную, откуда был виден этот велосипед, припаркованный
у заднего хода. Я был уверен, что отец поставил его как
монумент моему невольничьему статусу, как символ победы
над врагом. Он, видимо, полагал, что я не виделся с Фредди
уже много месяцев.
Возможно,
он воображал, что вид велосипеда сломит мой дух. На самом
же деле дух бунтарства в моей груди от этого только разгорался,
и скорый пожар грозился поглотить всех нас.
Дорогу
огню открыл отцовский приступ высокомерия.
В
пятницу, во время обеда, когда мать приготовила мои любимые
рулеты с тунцом, отец принялся излагать матери, а косвенным
образом и мне, какой выгодный контракт он заключил на
разработку нового типа самолетного трапа, для танков.
Я стал жевать быстрее, чтобы поскорее сбежать от ненавистного
голоса.
Отец
замолчал, а потом обратился ко мне:
–
Когда же ты опробуешь новый велосипед? Погода теплая.
Я
притворился, что ем. Он подождал и начал по новой:
–
Нет, правда, такой хороший велосипед. Ты умеешь ездить
на велосипеде?
–
Дорогой, – вмешалась мать, – дай ему доесть.
Но
он не внял.
–
Малкольм, я с тобой говорю. Я купил тебе превосходный
велосипед. Ты рад?
–
Нет.
Он
изобразил удивление:
–
Почему?
–
Где мне кататься?
–
Что, здесь тебе мало места?
Я
почувствовал, что еще немного, и из меня рванет. Ну что
ему от меня надо?
–
Я лучше пойду.
Я
встал и начал обходить стол, направляясь к двери.
Он
встал, преградив дорогу.
–
Сядь на место, парень.
–
Зачем? Я ничего не делаю. Разрешите пройти, сэр.
Он
сел, я начал обходить его. «Ты, наверно, хотел куклу»,
– сказал он вполголоса.
–
Да пошел ты, – проговорил я одними губами.
Он
вскочил и отвесил мне подзатыльник, от которого я пролетел
через холл и приземлился у камина. Прямо передо мной
в своей стойке стояла железная кочерга. Во власти бушевавшего
во мне пламени, которое заглушило разум, я схватил ее.
Моей целью было смертоубийство. Я развернулся и побежал
на отца, держа кочергу двумя руками, как копье. Отец
стоял в надменной позе – мол, я не посмею. Это была его
ошибка. Когда до него дошло, сколь серьезно мое намерение,
я уже был в паре футов от него.
Мать
закричала: «Малькольм! Нет!»
Отец
попытался увернуться, кочерга прошла по его груди по
касательной, разодрав рубашку и оставив кровавый след.
Я
по инерции пролетел мимо, врезался в стул и упал с ним
вместе, выронив кочергу, но тут же вскочил и атаковал
отца стулом. Отец недооценил мои силы и попытался остановить
меня голыми руками. От моего толчка он ударился спиной
о буфет, перед которым стоял, и застонал от боли.
Я
обернулся в поисках кочерги. Отец схватил меня сзади
за волосы и дернул. Мать продолжала кричать.
Кочерга
была у меня под ногами. Я ударил локтем назад, где предполагал
отцовские шарики, но попал только по бедру. Он швырнул
меня на пол, поверх кочерги.
Я
извлек ее из-под себя и хотел перевернуться для атаки.
Отцовская пятка обрушилась на мою спину.
Я
взвыл, но попытался перевернуться еще раз. Кочергу выхватили
из моей руки. Я схватил его за ногу. Он схватил меня
сзади за руку, потом за другую.
Я
вырвал первую руку и ударил. Куда-то я попал, потому
что он немного отстранился, и мне удалось откатиться
в сторону, хотя он все еще держал меня за левую руку.
Я
вскочил на ноги, схватил со стола стакан и бросил ему
в лицо. Отец успел защититься рукой, но был ранен.
Я
схватил серебрянный канделябр и ударил по руке, которая
держала мою руку. Отец ударил меня ладонью по уху.
Я
вырубился, а когда пришел в себя, почувствовал, как меня
пнули в ногу, и услышал, как мать кричит: «Хватит! Хватит!»
Я
почувствовал, как она перешагнула через меня, оттесняя
отца.
Я
сел, но тут же снова упал. Я плохо понимал, где я и что
со мной. Я различил платье матери, ее ноги в нескольких
футах от меня, они двигались. Потом звуки сложились в
слова:
–
…твой сын, а не мой. Черта с два у меня могло уродиться
такое.
Вещи
расплылись, потом вернулись в фокус. Я подтянул к себе
ноги, поднялся. У меня все болело.
Кочерга,
где кочерга?… Фиг с ней. На кухне есть ножи. Я проковылял
на кухню и схватил самый большой. Я порешу сукина сына,
покончу с ним раз и навсегда. И пусть меня посадят, трахал
я их всех!
Я
дошел с ножом только до середины столовой. Мать с отцом
были в переднем холле. Она стояла перед ним и объявляла,
что все кончено. Он зашел слишком далеко.
Я
подумал о Фредди. Как мне плохо без него. Он бы сказал
мне, что делать.
Он
же не велел мне убивать сукина сына! Я больше не увижу
Фредди. Я выронил нож. Я решил лучше пойти к Фредди.
Мать
с отцом орали друг на друга. Я расслышал слова "гомосексуал" и "ниггер".
Я
рвался вон из этого дома, прочь от сукина сына. Слепо,
как невольник рвется из тюрьмы. Я повернул обратно в
сторону кухни. У меня болела спина, нога и голова. Я
миновал кладовку и спустился по ступенькам.
У
двери были крючки с пальто. На улице холодно, без пальто
я замерзну. Я взял какое-то пальто, оно оказалось велико.
Я бросил его на ступени, ведущие в подвал, и схватил
другое. Это оказалось мое.
Я
открыл дверь и вышел в темноту. Морозный воздух резанул
меня. Я надел пальто, запахнулся потуже и побрел в сторону
газона. Зажегся фонарь на заднем крыльце. Мыть выбежала
через заднюю дверь и побежала за мной.
–
Малкольм, что ты делаешь? Ты цел? Пойдем со мной. Мы
уезжаем в дом дедушки.
–
Я иду к Фредди. – Я высвободил руку и пошел дальше.
На
заднем крыльце появился отец.
–
Вот видишь! Ниггер ему дороже нас. Пусть идет.
–
Заткнись, Генри! – крикнула ему мать и пошла рядом со
мной.
–
Малкольм, дорогой, пойдешь к Фредди завтра. А сейчас
поедем к дедушке, там ты будешь… там мы будем в безопасности.
Пожалуйста.
–
Я хочу к Фредди, ну пожалуйста. – Я оглянулся на заднее
крыльцо, отец стоял, улегшись на перила, в разодранной
рубашке, с окровавленной голой грудью на морозе. Все-таки
я его достал, не такой уж он неуязвимый.
Мать
встала передо мной на колени.
–
Малкольм, дорогой, мы пока поживем у дедушки. Ты сможешь
бывать у Фредди, сколько хочешь, только сначала поедем
туда. Видишь, ключи от машины у меня.
–
Мы не будем проходить через дом?
–
Нет, дорогой, мы садимся в машину и уезжаем. Я обойдусь
без пальто. Мы не будет проходить через дом.
–
А можно мы заедем за Фредди?
Она
посмотрела мне в глаза.
–
Хорошо, заедем за Фредди, но тогда я все-таки зайду за
пальто.
–
Хорошо.
Мы
стали обходить дом. Я с вызовом смотрел на отца, он смотрел
так, будто был готов выдрать перила.
Мать
открыла дверцу со стороны пассажира, помогла мне сесть
в машину и закрыла. Потом бросилась в дом через переднее
крыльцо и сразу же вернулась, надевая на ходу пальто.
Мы выехали с участка; отец так и не появился.
Мать
привела машину к въезду в поселок Фредди. Мы вышли, мать
достала из машины фонарик. Я все сильнее чувствовал боль,
особенно в спине. Тети Марты не было.
Увидев
мою перекошенную физиономию, Фредди заплакал.
–
Макм, он опять тебя бил? – Он обнял меня, подвел к кровати
и уложил. Он послал Мисси, старшую из сестренок, поспрашивать,
у кого есть лед.
Мисси
убежала. Фредди сел рядом и обнял меня. Я тоже хотел
обнять его, но спина слишком болела, даже при попытке
хотя бы поднять руку.
–
Не возвращайся туда больше. Живи здесь. – Фредди посмотрел
на мою мать, которая сидела на стуле у двери. – Разрешите
ему остаться здесь. Мы о нем позаботишься. Макм, что
он с тобой сделал?
Пришла
тетка Фредди со льдом и отодвинула Фредди в сторону.
–
Где болишь, сахарок? Кто-ни'дь, дайте свету, я ниче'
не ви'шь.
Бренда,
которая вошла вслед за ней, потянула за шнурок выключателя
и отклонила лампу поближе к нам. Тетка Фредди осмотрела
мою голову.
–
Вроде ниче' нет, сладкий. Скажи, где болишь.
–
Спина.
–
Тогда перевернись. Стой, сначала пальто.
Она
подняла меня – Бренда с Фредди помогали – и сняла пальто.
Мне было больно поднимать руки. Она уложила меня на живот
и задрала рубашку.
–
Иисус милостивый! Вон че' он с ним сделал! Давай лед.
Мать
подошла и смотрела, как они прикладывают лед к многочисленным
ссадинам. Тетка Фредди сказала:
–
В больницу надо, проверить, не сломано чего.
Мать
сказала, что отвезет, а потом мы поживем у дедушки. Никто
не думал, что меня можно вернуть отцу.
Я
стал просить, чтобы Фредди поехал со мной.
–
О чем речь, – сказал Фредди. – Я едешь с тобой, и никто
меня не остановишь.
